Военно-патриотический семинар 17 мая 2016-го года

Поисковый Краеведческий отряд «Бомбардир» при Российском Союзе Ветеранов в лице командира отряда Грязнова Олега Сергеевича и заместителя командира отряда, члена Молодежного отделения РООКПО Горбатовой Юлии Борисовны приняли участие в организации военно-патриотического семинара, посвященного локальным военным конфликтам XX века. Мероприятие состоялось 17 мая 2016 года в МБОУ «Гимназия во имя святителя Иннокентия Пензенского» в форме мини-конференции.

Были представлены доклады как приглашенных гостей, так и самих учеников. Председатель Пензенской областной организации «Российский Союз ветеранов» Чугай Петр Прокопьевич поговорил с ребятами о теоретических аспектах проблемы локальных войн,заместитель командира ПКО "Бомбардир", член Молодежного отделения РООКПО Горбатова Юлия Борисовна

в своем докладе раскрыла краеведческий аспект Вьетнамской войны, рассказав ученикам о ветеранах той войны, связанных с Пензенским краем.

Учащиеся 10 класса Сафронов Алексей и Карпов Леонид  подробно рассказали присутствующим ребятам о Вьетнамской войне. Учащиеся 9 класса, Гавриков Денис и Сафронов Николай, рассказали о войне между Эфиопией и Сомали за город Огаден в 1977-1978 годах.

Особенно много вопросов было адресовано почетному гостю мероприятия – подполковнику в отставке, герою Вьетнамской войны Андрееву Евгению Александровичу, 1937 года рождения. Он увлекательно рассказал гимназистам о своем  участии во Вьетнамской войне,героизме Советских и вьетнамских солдат и офицеров.В боях за свободу и независимость Вьетнама он  был тяжело ранен. Евгения Александровича ослепило световой бомбой и сейчас он практически не видит.

После мини-конференции гости гимназии наблюдали торжественное открытие школьного музея, посвященного Дню Победы.  

Горбатова Юлия Борисовна

Лев Михайлович Лебедь
Из воспоминаний (фрагмент)

После месячного излечения в Казанском госпитале меня направили в 37 запасную стрелковую бригаду, расположенную у железнодорожной станции Селикса, в 12 км от города Пенза. В состав бригады входили запасные стрелковые полки, запасной артиллерийский полк и ещё много специальных частей – сапёры, связисты и т. д. Все части занимались формированием пополнений фронта живой силой.
Прибыл я туда осенью, глубокой ночью. Никто мне не сказал, где я должен разместиться до утра, и я устроился на полу, где уже мирно похрапывала группа воинов. А утром с одним лейтенантом, который лежал рядом со мной, пошли на железнодорожную станцию. Там лежали штабеля различных строительных материалов. Мы взяли, ни у кого не спрашивая разрешения, пять листов фанеры. У тыльной стенки штаба полка сбили из фанеры шалаш, принесли соломы и так ночевали в этой соломе до заморозков. Могли, конечно, устроиться в землянке на 500 человек, на общих нарах из жердей, но пока не наступили морозы, в отдельном фанерном шалаше было уютнее. И тут меня пригласил к себе другой лейтенант на жительство в маленькую комнатку офицерского летнего домика, и стало совсем хорошо. С вечера «буржуйка» от накала красная, а к утру в чайнике вода превратилась в лёд. Но шла война.
В штабе бригады меня определили в запасной стрелковый полк пятым заместителем командира роты – это значит, что когда будет сформирована очередная рота для отправки на фронт, её командир с ротой отправится в бой, а первый заместитель ещё посидит в тылу, а потом командиром роты на фронт, затем второй заместитель, и так далее.  Со всего Советского Союза ежедневно в войска Селиксенского гарнизона прибывали тысячи новобранцев и запасников. Из них формировали маршевые роты по 250 человек, и ночами (в целях маскировки) грузили в железнодорожные эшелоны и отправляли на фронт. 
По приказу главного командования эти призывники должны были пройти определённую краткосрочную военную подготовку, но её или не было, или почти не было, но была на бумаге – в отчётах. Все люди были задействованы на обустройстве лагеря. Приближалась суровая зима – в эту зиму были большие снежные заносы, и морозы доходили до 40 градусов. Солдатам и командирам было не до военной подготовки. Они носили, я подчёркиваю – носили из леса сосновые брёвна, строили землянки вместимостью 500 человек каждая, плели лапти (да, лапти, до выдачи военного обмундирования), ходили пешком в Пензу за хлебом, т. к. тот маленький хлебозавод мирного времени не мог обеспечить новые и новые тысячи людей.
Можно остановиться и на проблеме отхожих мест – уборных. Земля смёрзлась, и такому многочисленному скоплению военнослужащих вырыть ямы под уборные было невозможно. Поэтому в ряд у лагеря строили помосты, много помостов высотой 2 метра, без каких-либо ограждений. Представьте себе снежную бурю, мороз 30-40 градусов, солдат по нужде взбирается по лестнице на этот помост, оголяет зад со страхом не отморозить его, и всё это просматривается на сотни метров.
В ротах на утреннем построении старшина объявлял:
- Одно отделение в Пензу за хлебом (конечно же, пешком)!
- Одно отделение в лес – драть лыко и плести лапти!
- Одно отделение в лес сосны пилить!
- Одно отделение строить помост для отхожего места!
- Один взвод на занятия (какие уж там занятия)!
- Остальные на строительство землянки-клуба!
Дезинфекционных камер тогда не было, и поэтому для борьбы со вшами выводили подразделения в поле, или в лесу разжигали костры, снимали с себя обмундирование, выворачивали его и вытряхивали вшей над дымом костров.
Командиров всех рангов для отправки на фронт и вообще даже очень не хватало. Отчасти от того, что несколько лет назад в армии произошёл их отстрел, но главное – потому, что Красная Армия стала многомиллионной. Командиры всех взводов и рот в основном были из запаса – бывшие краскомы (красные командиры, когда-то прошедшие трёхмесячную подготовку). Командование решило создать для них курсы повышения квалификации – очередников на фронт. Начальником курсов назначили подполковника, а преподавателей – из числа закончивших нормальные училища, преимущественно фронтовиков. Так я и стал преподавателем тактической подготовки по обучению командиров взводов. Кроме того, мне поручили прочесть лекцию для командного состава о глубоко эшелонированной обороне. Это в нашей тактике было новым. Но перед выпуском из училища нам прочли квалифицированную лекцию на эту тему. Так что я, после некоторой подготовки, успешно справился с этой задачей. Слушателям лекция понравилась, авторитет мой вырос.
Большинство командиров-курсантов отнеслись к учёбе очень серьёзно, но были и такие, что уклонялись от занятий и без дела бродили по лагерю, при возможности пьянствовали. Вот тут и со мной случилось такое…
К занятиям я относился очень серьёзно, с увлечением, гордился доверием ко мне. Как-то днём, в свободное от преподавания время, я шёл по лагерю мимо летнего клуба. На открытой сцене несколько молодых средних командиров (от лейтенанта до капитана) громко шутили, смеялись – в общем, резвились. Меня это привлекло и я влился в их шумную компанию. И вдруг все мои случайные товарищи присмирели, и с испугом на лицах разбежались (они чувствовали свою вину). Я удивился и повернулся в сторону, откуда угрожала опасность.
Перед сценой клуба остановились командир полка и комиссар гарнизона – полковой комиссар (четыре шпалы) по фамилии Гвоздовский. Комиссар посмотрел на меня с ненавистью. У него был очень острый и проницательный взгляд. Я в недоумении стоял смирно с рукой под козырёк. Представился, как положено. А он уничтожал меня презрительным взглядом, и громким до хрипоты голосом говорил:
- Страна истекает кровью, народ трудится днём и ночью, а они сбежали с занятий и болтаются без дела! Но у тех, что сбежали и прячутся, есть совесть, а этот разгильдяй, бездельник, сбежал с занятий и нагло смотрит в глаза…
Я не выдержал, и спокойно, не дождавшись окончания его речи, заявил:
- Я не разгильдяй и не бездельник, и смотрю не нагло. Я просто в недоумении от Ваших замечаний.
Он крикнул:
- Прекратить разговоры, немедленно отправляйтесь к начальнику курсов и пусть отправит Вас на трое суток на гауптвахту.
Я ответил: «Есть», и отправился к подполковнику – начальнику курсов. Он мне посочувствовал и посоветовал быть подальше от начальства, а особенно от комиссара Гвоздовского. Но на другой день я шёл по самым окольным переулкам, и нос к носу снова встретился с Гвоздовским. Он посмотрел на меня колючими глазами, и произнёс:
- А этот разгильдяй до сих пор не на гауптвахте. Ну, я займусь Вами и Вашим подполковником. Прочь с моих глаз! Сейчас же оформить арест.
Я ответил: «Есть», и ушёл. Снова доложил подполковнику. Он вздохнул, и с сожалением сказал:
- Я же Вам, товарищ лейтенант, говорил. Ведь Вы у меня лучший преподаватель.
Но через двое суток я шёл самыми безлюдными дорожками, и снова Гвоздовский. А я просто убежал, и прямо в поле, на трёхчасовые занятия на тему «Взвод в наступательном бою». Уже на втором часу занятий я увидел, что к месту занятий подъезжает легковой автомобиль «эмка» (в гарнизоне было всего две легковушки – комбрига и комиссара). На вид я не растерялся (это моё боевое качество – в тяжёлой фронтовой обстановке умел владеть собой), но сердце ёкнуло – перепугался изрядно. Тогда ещё страх над командирскими головами витал. Массовые расстрелы комсостава в 1937 г. и расстрел 9 крупных генералов в самом начале войны хорошо помнились. Ну, думаю, конец.
Итак, подъехала машина, из неё вышли комиссар и командир полка (фамилии не помню), при котором организовали курсы. Я подал команду: «Взвод, смирно! Равнение на середину!». Подошёл строевым шагом к комиссару, щёлкнул подковами на каблуках сапог, приложил руку к головному убору и доложил:
- Товарищ полковой комиссар! Взвод командиров курсов усовершенствования занимается тактической подготовкой. Тема: «Взвод в наступательном бою». Отрабатываются учебные вопросы: 1) Отдача приказа; 2) Выдвижение на рубеж атаки; 3) Атака.
Комиссар приказал продолжать занятия. Ни слова ни говоря, послушал отработку первого вопроса, сел в машину и уехал вместе с командиром полка.
Мне казалось, что всё прошло на должном уровне, но после их отъезда мне стало ещё страшнее, особенно когда, примерно через 20-25 минут, по учебному полю в нашем направлении бежал солдат. Он сказал, что меня срочно вызывает командир полка. Тут я совсем струхнул. Командир полка встретил меня сухо, и сказал, что меня срочно вызывает комбриг. Трудно кому-то понять моё состояние в то время. Нам были известны случаи (по слухам), когда в высший штаб вызывали командиров различных рангов, и после этого о них уже никто ничего никогда не слышал.
Пришёл я в штаб бригады, мне указали дверь комбрига. Тогда комбриг и комиссар сидели фактически в одном кабинете, только двери с надписями «командир» и «комиссар» были разные, против их столов. Очевидно, меня в училище вымуштровали хорошо, и поэтому, увидев надпись «командир», я не утратил самообладания, особенно, после того, как я постучал, вошёл в кабинет комбрига – начальника гарнизона, – и увидел ещё и комиссара. Сапоги на мне были по мне, начищены до блеска, с металлическими подковками, руку прикладывать к головному убору, щёлкать каблуками и рапортовать я умел лучше многих. Итак, получив разрешение, я вошёл и отрапортовал:
- Прибыл по Вашему вызову, товарищ комбриг!
Он встал, по-доброму улыбнулся, вышел из-за стола, подал мне руку и сказал:
- Вот это орёл!
Для меня это было неожиданно. Но ещё больше я удивился, что комиссар встал из-за своего стола, подошёл, и с теми же колючими глазами, но уже по-доброму, сказал:
- Это тот самый, о котором я Вам говорил.
Комбриг сел за свой стол и объявил, что он и комиссар приняли решение с завтрашнего дня назначить меня комендантом Селиксенского гарнизона.
Я представления не имел, что это такое. На это я ответил, что мне всего 22 года, я только ещё лейтенант, обязанностей моих в наших условиях, в военное время, в уставе не предусмотрено – подведу я Вас, товарищ комбриг. А он говорит:
- А вот комиссар за Вас поручился.
- Да и на фронт мне скоро, – сказал я.
А комиссар говорит:
- Вот наведите порядок в гарнизоне, и на фронт отпустим.
Итак, я стал комендантом гарнизона. И свалилось на мою голову такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Помещения нет, штата нет. В уставе мои обязанности освещены только для мирного времени, а тут столько нового, непредвиденного, никому не ведомого. И охрана многотысячного лагеря с его гарнизонными объектами, где все люди меняются через каждую неделю. И дисциплина, и отлавливание самовольщиков и дезертиров, и борьба с мародёрами, и контроль за противопожарной охраной, и светомаскировка, и ещё много-много такого… Помогло то, что мне было оказано полное доверие и дана полная свобода. Может, свобода была дана от того, что начальнику и комиссару гарнизона было не до меня. Они были слишком перегружены срочной работой по приёму, формированию и отправке людей на фронт. Все старшие начальники относились ко мне снисходительно, и поддерживали все мои начинания. За мной закрепили верховую лошадь и коновода, тоже с лошадью
Приступил я к работе. Организовал строительство землянки под штаб комендатуры и для комендантской роты, построил площадку для занятий по строевой подготовке с задержанными командирами, нарушающими форму одежды, строевую выправку, отдание чести и т.д. Много уделил внимания гарнизонной караульной службе и т.д. Я, конечно, давно забыл, как многие в то время, отличать день от ночи, и никогда не чувствовал усталости. Всюду появлялся верхом на лошади. Вот что значит молодость. 
Перечислю только несколько случаев из моей службы в это время. Как-то обратил я внимание на одного солдата из комендантской роты. Это был 46-летний, обстоятельный рядовой Гречишников. Дисциплинирован, опрятен, с образцовой выправкой, солидный и умный. Рядового Гречишникова я назначил своим адъютантом, которому я как отцу доверился, и не ошибся в этом. Однажды зашёл я в землянку комендантской роты. Красноармейцы обедали. Командир роты – пожилой старший лейтенант – доложил мне, чем занимается рота. Красноармейцы (солдаты) с неподдельной добротой угощают меня. Тут и мясо, и сливочное масло, и наваристый густой борщ, и всё в изобилии.
- Откуда это? – спрашиваю. А они чуть не хором отвечают, что комендатура – это самые уважаемые люди, и поэтому, в какую столовую они ни придут, им всё дают самое лучшее и сколько угодно.
Я, конечно, радуюсь вместе с ними. А когда вышел – усомнился. Война, всюду дефицит, в том числе и питания. А тут как «коммунизм». Все солдаты комендатуры из великовозрастных, от 40 лет и выше, их можно и послать на фронт, и задержать, упитанные и с хитрецой. Службу несут исправно.
Вызываю я Гречишникова, ещё раз остановлюсь на его характеристике. Рядовой Гречишников из крестьян, передовой колхозник, с неполным средним образованием (7-8 классов), представительный. Я приказал выдать ему новую форму (обмундирование), хорошо подогнанную по его статной фигуре. Он внушал доверие не только мне. Конечно же, он знал своё место, и я пользовался его советами (по моей просьбе) только в случаях его компетентности. 
Итак, вызываю я Гречишникова, и спрашиваю (в дружеской форме), почему это так любят солдат комендантской роты. И он отвечает:
- Хотите знать – обещаете слушаться меня в этой маленькой операции?
Я ответил согласием. Он предложил сегодня вечером в 23 часа следовать за ним:
- Следуйте за мной и моим советам, и всё узнаете.
В назначенное время я и он, укрывшись в кустах у одной из солдатских столовых, наблюдаем. Раздача пищи на ужин давно закончена, наведён относительный порядок. Шеф-повар – старшина – отпустил всю обслугу, осмотрелся, спокойно, не торопясь, загрузил вещевой мешок и карманы продуктами, вышел и замкнул столовую. И тут прямо перед ним внезапно появляются три солдата из комендантской роты с направленными на него винтовками с примкнутыми штыками, и угрожающими возгласами:
- Ага, попался, ворюга! Под трибунал захотел? А ну, пошли к коменданту гарнизона!
Взвыл тут шеф-повар:
- Не погубите, братцы!
Тогда один из трёх солдат отвёл от него штык и приказал сдать остальным двум всё, что нахапал.
- Да смотри, когда комендатура придёт с термосами, чтобы нам в первую очередь, да самое лучшее!
Я тут же захотел выйти из укрытия, но мой адъютант рядовой Гречишников преградил мне рукой путь и сказал, что операция закончится завтра.
Назавтра, во время раздачи обеда, мы подошли к этой столовой, стали так, чтобы не обращать на себя внимания, и видим – идут за обедом наши «уважаемые» солдаты. В раздаточной комнате полно солдат с термосами и вёдрами. И вдруг на пороге раздаётся зычный голос:
- Посторонись – комендатура!
Тут им навстречу шеф-повар, с подобострастием выхватил термосы, сам лично их наполнил.
В этот же день по согласованию с главным интендантом гарнизона и начальником штаба – пожилым полковником (фамилий их не помню), – старшина был разжалован и рядовым включен в первоочередную маршевую роту на фронт. Комендантская рота была срочно расформирована с приказом о зачислении её солдат в маршевые (фронтовые) роты. Через два дня была сформирована новая комендантская рота с новым командиром и политруком.
Разогнали комендантскую роту, которую так «любили» во всех столовых гарнизона, и на очередь стала гарнизонная пожарная команда. На этот не менее потрясающий случай первым обратил внимание Гречишников.
Дело в том, что в мирное время гарнизонное почтовое отделение вполне обеспечивало летний лагерь. В нём было минимум работников и одна лошадь с ездовым и телегой, перевозившие солдатскую почту в Пензу и обратно. А тут война, прибывает в гарнизон тысячное пополнение почти каждый день. Почти все пишут письма и все, переодевшись в военную форму, отсылают свою одежду домой. Почта всё это принимает, складывает в почтовом дворике и в сарае, и по мере возможности, отвозит на почту в Пензу. Как правило, в посылках были обноски, но иногда попадались и стоящие вещи. А что может перевезти одна лошадёнка? И тут солдатики гарнизонной пожарной команды, как правило, великовозрастные, сделали подкоп под почтовым забором, потихоньку потаскивали упомянутые посылки, сбывали их женщинам, приезжавшим из близлежащих сёл, и на базаре в Пензе. Деньги у пожарников появились немалые. Увлеклись они скупкой часов.
Разработали мы с Гречишниковым и эту операцию. Пожарную команду вызвали по тревоге в комендатуру (22 человека в команде). Разместили в одной из комнат комендатуры, выставили охрану, с запретом о выходе. Вызывали по одному. На моё обращение к очередному пожарнику: «Пожалуйста, скажите, который час?» – он поднимал манжет рукава гимнастёрки и сообщал. Я требую манжет поднять выше, потом ещё выше, и там появляются вторые и третьи часы. Часы были и в карманах, и даже на ногах. У большинства было от 3 до 7 часов, а у двух по 11. Тут же команду расформировали, и кого на фронт, кого по частям, где потруднее. Остались только 3-4 человека, у которых были одни часы. Шла война, большая, тяжёлая, кровопролитная, и некогда было заниматься расследованием. А почта пока так с посылками и осталась. Залило посылки дождями и замело снегом.
На очередь встал вопрос борьбы с новым бедствием. Громадный лагерь не был огорожен. Сотни, многие сотни женщин – матерей, сестёр, жён и других – ежедневно приезжали на встречу с убывающими на фронт. Может, это была их последняя встреча. Эти женщины проникали во все, самые дальние, уголки лагеря. Среди них десятки и сотни баб-мешочниц, спекулянток и просто нуждающихся в дешёвом краденом военном обмундировании. Они привозили махорку, самогон, кое-что из продуктов, и просто себя предлагали в обмен на обмундирование (в стране был голод на одежду). Воровство среди солдат (друг у друга) приняло угрожающий характер. Особенно от этого страдали узбеки – их особенно безбожно обкрадывали. В моих воспоминаниях на них стоит остановиться.
Новобранцев из аулов Узбекистана, призванных впервые и не выезжавших ранее из своих аулов, в наш гарнизон присылали целыми эшелонами, одетыми в разноцветные ватные халаты. Многие приезжали с пачками  денег (заработанных на хлопке) и запасом чая. Вид у них был дикий, по-русски, за редким исключением, они не понимали. Они всё время мёрзли и ворчали, показывая на живот: «Курсак (т.е. желудок) пустой, бревно большой». У одной полевой кухни их выстраивалось неимоверное количество, а у другой совсем немного. Обычно у кухонь собирались не ротами, а по землячеству – поэтому многие оставались голодными. В короткий срок формирования они научились только брёвна таскать на строительство землянок. И никакой военной подготовки. Иногда перед погрузкой на фронт им давали выстрелить один раз из винтовки вверх, у своей землянки. Их нещадно обворовывали. 
Дошло до того, что приводили отдельных солдат на развод караулов без штанов (т.е. без брюк), в кальсонах. А было и хуже. При осмотре солдат, выведенных на станцию для посадки в эшелон и отправки на фронт, обнаружили несколько солдат без брюк, без телогреек, без валенок (ноги были обмотаны портянками и другим тряпьём) – и это в снежные завалы и 30-градусный мороз. Чаще всего это были узбеки. Время погрузки в вагоны ночное – очень ограниченное. Попробуй, найди этому обворованному в течение получаса валенки и т.д. И находили, и быстро – снимали с тех, кто не ехал на фронт, с тех, кто под руку попался. Чаще это были солдаты комендантской роты, стоявшие в оцеплении.
При отправке эшелона, как правило, по очереди присутствовали комбриг, комиссар и начальник штаба бригады. Я же присутствовал всегда. На меня возложили обеспечение светомаскировки и службу оцепления района погрузки, чтобы обезопасить от проникновения посторонних лиц, и на случай задержания попытавшихся сбежать (дезертировать).
Теперь снова вернёмся к описанию вопроса борьбы с бабами-мешочницами, спекулянтками. Вызвали меня комбриг Ткачёв и комиссар Гвоздовский, и поставили передо мной задачу по борьбе с вышеупомянутым бедствием. Я и сам уже продумывал этот вопрос, и тут же ответил, что всё будет сделано, но меры будут неправомерными. 
- Делай что хочешь, но немедленно, – говорят они.
И тут моим советником снова был рядовой Гречишников. В течение недели было проведено три одинаковые операции. Вызвал я из частей, по согласованию с начальником штаба гарнизона, все три раза по 100 солдат с винтовками и командирами. Цепью прочесали территорию у лагеря и в лагере, задерживая всех мешочниц и подозрительных, и всех заперли в отдельную землянку. Через несколько часов стали вызывать по одной. И оказалось, что на большинстве из них надето по одному-два комплекта нижнего солдатского белья, брюк и гимнастёрок. В мешках были шапки, ботинки, валенки. А много мешков они ещё оставили перед вызовом в землянке. Всё это было отобрано и оприходовано. Женщины плакали, а иные ревели и даже выли от страха и нежелания расставаться с вещами, приобретёнными у солдат-воришек. Заперли их на ночь в землянке, а утром вывели под конвоем на станцию. На станции их построили, провели разъяснительную работу, предупредили, что если снова появятся в районе лагеря, ими займётся военный трибунал. Спросили, с какой стороны они приехали, посадили на платформы и в пустые вагоны очередного товарного поезда (не заботясь о том, где остановятся эти поезда), и отправили по домам. Очень жаль было женщин, ведь многих из них привела к этому война. Но что делать? Не отправлять же солдат на фронт без штанов.
Воровство практически прекратилось. Но много, много ещё было такого, о чем, ни в сказке сказать, ни пером описать. Описать, конечно, можно, ну хотя бы о том, что по согласованию с контрразведкой СМЕРШ гарнизона дважды пришлось вызывать из частей по 500 солдат и прочёсывать лес с целью задержания дезертиров и т. д.
Насколько можно коротко, расскажу о том, как я исполнял обязанности адъютанта начальника гарнизона. Начальнику гарнизона – комбригу Ткачёву – по штату был положен адъютант в звании старшего лейтенанта или капитана. Но комбриг, как патриот, решил, что он в тылу, а этот старший лейтенант или капитан нужнее на фронте. Однако были случаи, когда он без адъютанта обойтись не мог. В этих случаях он вызывал меня и говорил, что в течение двух-трёх суток я буду исполнять обязанности его адъютанта. Так было, например, когда он лично, без штабной свиты, решил обойти некоторые объекты (такие как столовые и другие) потихоньку, внезапно. Я следовал за ним, записывая всё, что он считал нужным. Потом я должен был передать его указания соответствующим командирам, штабам и начальникам служб, а через определённое время лично проверить исполнение и лично ему доложить.
Вот один из эпизодов. Заходим мы с ним в гарнизонную баню. Солдаты моются перед выездом на фронт. Старшина роты лично каждому выдаёт по кусочку мыла (кусок мыла разрезан на порции величиной с последний сустав мизинца – частей на сорок). Комбриг от негодования взрывается и кричит:
- Да этим же кусочком мыла х… не обмоешь!
Тут же вызываем начальников обозно-вещевого снабжения (ОВС) части и гарнизона, и уточняем. Оказывается, что кусок мыла выдавался старшине из расчёта один кусок на 10 человек. Комбриг приказал немедленно старшину отстранить, разжаловать в рядовые и на следующий день отправить на фронт, начальника ОВС части отправить на гауптвахту на трое суток, начальнику гарнизонной ОВС объявить выговор. Я же должен проследить, чтобы всё это было выполнено
А однажды комбриг назначил меня своим адъютантом в связи с приездом к нам с инспекторской проверкой маршала Советского Союза Ворошилова. Все эти дни я находился при комбриге, даже в присутствии Ворошилова. Ворошилов, заметив меня, спросил:
- А это кто?
И комбриг ответил:
- Это мой адъютант.
Маршал улыбнулся, и я был счастлив.
О Ворошилове я хотел бы рассказать подробнее. Приехал в наш гарнизон Ворошилов специальным поездом. Встречали мы его на станции Селикса с почётным караулом. Каким же я увидел Ворошилова? Наверное, ему в это время было лет 60 или около этого. Это был красавец-мужчина, подтянут, с образцовой выправкой, с добродушной улыбкой, за которой скрывались воля, сила, энергия. Довольно часто он расслаблялся и незлобиво, но именно по уважительным причинам, матерился. Однако перед строем частей и на официальных деловых встречах он этого не допускал. А иногда надо бы, но он умел собой владеть.
В день приезда в гарнизон Ворошилов решил проверить тактическую выучку и приказал:
- Завтра провести тактическое учение – батальон в обороне, полк в наступлении.
К наступлению полк подготовился плохо, неорганизованно, связь не налажена, без соблюдения маскировки и т.п. А оборона была ещё хуже. Окопались как попало, окопы мелкие, ходами сообщения не соединены, укреплений никаких, маскировка отсутствовала, дисциплина слабая, боевое охранение спало. На учебном поле, на котором проводились учения, бродили посторонние люди и т.п.
Перед началом наступления полк проверили представители ворошиловского штаба, а сам Ворошилов прошёл по обороне. Его возмущению не было предела. Он приказал это учение отменить, а полк и батальон построить для разбора. На разбор он приказал вызвать всех командиров частей, начальников штабов и политработников. На месте построения политработники вместо трибуны для Ворошилова вывезли грузовую машину (полуторку), украшенную лозунгами: «Да здравствует Клим Ворошилов!» и «Наше дело правое – враг будет разбит!». Подъехал Ворошилов на своей машине, посмотрел на лозунги, поднялся на эту трибуну, и с негодованием обрушился сначала на политработников, а потом и на построившиеся полк и батальон.
Для всех было ново такое негодование в адрес политработников (мы привыкли к тому, что их надо только восхвалять, кто думал иначе – тот враг народа). Он в пылу гнева говорил:
- Вы, политработники, своими лозунгами подхалимничаете и думаете, что враг будет разбит только потому, что наше дело правое. Вы думаете победить немцев лозунгами. А где вы были, когда полк готовился к наступлению, а оборона напоминала неорганизованное сборище?
Потом он обратился к строю солдат и командиров. Он говорил грозно, твёрдо, но без того негодования, а скорее по-отечески, как бы с сожалением и напутствием. Он говорил:
- Ах вы разгильдяи, лежебоки, лентяи, да как же вам не стыдно. Идёт такая кровопролитная война, а вы даже окопаться поленились. А ведь сейчас, когда мы ещё продолжаем отступать, главное – это закопаться и сохранить свои жизни, чтобы потом, когда наступит перелом, было кому наступать и гнать немцев до самого Берлина. А момент этот уже близок, и вы ещё напишете свои имена на стенах Берлина…
Солдаты и командиры стояли с поникшими головами, чувствуя свою вину. Они понимали, что он прав. Потом он сказал:
- А ведь вы можете, я надеюсь на вас, вы обязательно выстоите и с победой вернётесь домой!
И вдруг старые солдаты, участники прошлых войн, а за ними и все остальные, не дождавшись окончания речи маршала, во всю глотку заорали:
- Да здравствует Клим Ворошилов!
Подбрасывали при этом свои шапки и пилотки. Потом было несколько напутственных слов командирам. На следующий день учение повторили, и прошло оно вполне удовлетворительно.
Я до сих пор думаю, а понимал ли тогда маршал, что в первый раз учения не состоялись не потому, что солдаты и командиры разгильдяи, а потому, что среди них большинство солдат были совершенно не обучены, и перед выездом на фронт занимались не боевой подготовкой, а обустройством? Хотя штабные учения командного состава маршала удовлетворили.
Можно остановиться и ещё на одном, мне кажется, интересном эпизоде. Около нашего учебного полигона, куда приехал Ворошилов, были огороды колхозников, которые в это время вспахивали плугом поля, и вместо лошадей впрягались сами. Один старик ходил за плугом, а шестеро изнурённых женщин тянули лямки. Таких упряжек было две или три. Кто-то крикнул: «Ворошилов!». Они испугались, и стали разбегаться. Они решили, что Ворошилов их сочтёт провокаторами (время было такое). Ворошилов это заметил и приказал:
- Задержать и всех привести!
Перепуганных пахарей привели к маршалу. Он очень добродушно успокоил их и расспросил. Одна из женщин рассказала, что на мужа пришла похоронка – убит в бою, трое маленьких детей. Была корова, да забрали в порядке мясопоставки государству, и теперь они голодают. Ворошилов тут же приказал своему адъютанту (кажется, это был полковник Китаев) срочно с женщиной поехать к председателю колхоза и, если всё подтвердится, немедленно из колхозного стада выдать ей корову. Всё подтвердилось, и полковник доложил Ворошилову, что при нём корову отвели во двор колхозницы. Потом спец. поезд Ворошилова уехал, и мы приступили к обычной повседневной службе. Хотя в этот период в этой обычной службе было даже очень много необычного

Информационное сообщение

2-го июня 2016-го года состоялась встреча участников Поискового Краеведческого отряда"Бомбардир" при Российском Союзе Ветеранов и участников Молодежного отделения региональной организации краеведов Пензенской области с ветераном Карибского кризиса Бутовым Валерием Григорьевичем. Вступительное слово произнёс председатель областной организации Российского Союза Ветеранов Чугай Пётр Прокопьевич. Во встрече приняли активное участие командир поисково-краеведческого отряда "Бомбардир" Грязнов Олег Сергеевич и заместители командира ПКО "Бомбардир " Новосельцев Виктор Анатольевич и Горбатова Юлия Борисовна ,участники Молодёжного отделения региональной организации краеведов Пензенской области Тарасеева Юлия Игоревна и Малышева Дарья Владимировна,заместитель командира поискового отряда "Вездеход" Дмитрий Петрович Давыдов. Валерий Григорьевич увлекательно рассказал о своей героической службе на Кубе во время Карибского кризиса.Более подробный отчёт будет дан в ближайшее время